Справедливость – это универсальный принцип, обладающий собственной ценностью. Он, может быть, не является единственной ценностью (есть и другие), но, по крайней мере, он "светит собственным светом". Милосердие же вовсе не является принципом и не обладает собственной ценностью; это, скорее, "определенный способ утверждения определенных ценностей" […] Милосердие – как луна, оно светит отраженным светом.
Это видно из простого примера. Можно вообразить полнейшее "торжество справедливости", fiat justitia, pereat mundi. Представим себе (например), что могучие маги закляли неких духов, которые наполнили собой все стихии и стали строго осуществлять законы немедленного воздаяния: за каждый удар по чужому лицу невидимая рука из воздуха выдавала бы увесистую оплеуху, каждое бранное слово начинало бы звенеть в ухе ругателя, и т.д. и т.п. Это был бы строгий и не очень веселый мир, но жить в нем было бы как-то можно.
Но невозможно представить себе торжество милосердия, "полнейшее всепрощение" как принцип жизни – и даже не потому, что первый попавшийся "нарушитель спокойствия" быстро поставил бы всех на уши. Просто в таком мире само понятие милосердия быстро потеряло бы всякий смысл. Если уж милосердствовать по любому поводу, то надо прощать и отступления от милосердия: прощать как зло, так и месть, так и ненависть к обидчику, так и желание справедливости и его осуществление. В обществе сплошного милосердия быстро появились бы не только преступники (это бы ладно), но и их судьи.
— К. Крылов, "Справедливость и милосердие"

Следует отметить, что в архетип входит именно безжалостность (не-милосердие), а не некая абстрактная справедливость. "Справедливость" – это выкидыш из того же места, что и "добро", "правда", "истина", "свобода". Это одно из химерных понятий, утопия, которой развлекает себя чел?овечество. К нему прибегают все, кому не лень для оправдания своих притязаний, и она с легкостью натягивается на любую форму. Что служит мерой справедливости? Сразу вспоминается Протагор: "Человек – мера всех вещей". И сразу же – Станислав Ежи Лец: "Человек – мера всего,  до  чего же  удобно!  Раз меряют  великаном, раз карликом". Справедливость по своей сути – фактическая или мифическая оценочная конвенция о том, как "д?лжно", она всегда субъективна и временна, и далеко не всегда добровольна и разделяема. Реально подобные конвенции просто навязываются более сильной стороной.
 Еще в древности делались попытки вывести релятивистскую формулу справедливости. Например, скептики, начиная с Пиррона, анализировали противоречия между представлениями о справедливости в различных культурах и делали вывод, что она состоит в следовании законам и обычаям своей страны. Но этим они практически привесили этот термин к другому понятию – благоразумию (которое в данном случае ничем не отличается от конформизма). А справедливость в частном смысле конкретного субъекта – это соответствие реальности интересам этого субъекта. Но тут вспоминается другой Крылов: "Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать…"

Кроме того, христианство способствовало окончательному объединению диссоциированных ранее черт архетипа в единое целое и, как следствие, получению архетипом конкретного наименования. Христианству же сатанизм в первую очередь противостоит исключительно из-за того, что христианство антижизненно по своей сути и широко распространено; более того – является социально приемлемым.
Интересно, что христиане и сами иногда проговариваются о том, что полноценная жизнь – это Сатана:

Та религия античности, о которой идет речь, была, правда, побеждена христианством, но не уничтожена им; она всплывает наружу везде, где светоч христианства тускнеет, и если бы современной науке о мире, чиноначальником которой признается Дарвин, удалось выработаться в цельное интеллектуально-этическое миросозерцание, то им стала бы именно античная религия иммермановского сатаны. [...]
Итак, живи вовсю, живая тварь, развивай зародыши всех сил, вложенных в тебя природой; в этом не только наслаждение, но и заслуга. Раз вне жизни нет ничего, то закон жизни остается единственным обязательным для нас законом, единственным мерилом, дающим нам познать ценность всего, что окружает нас; хорошо все, что способствует осуществлению жизни. Хороша деятельность, но деятельность полная, всесторонняя, затрагивающая и призывающая к жизни по возможности все части нашего существа; хорошо напряжение этой деятельности, делающее человека героем, когда жизнь бурной волной разливается по жилам, когда чувствуешь, что все полно тобою и ты полон всем, когда все прошлое, все настоящее сливается в один упоительный миг; хороши страсти, ведущие к этому торжеству, – и отвага, и гнев, и любовь... особенно любовь. Тут закон жизни действует с удвоенной силой; природа, озабоченная сохранением и развитием породы также и вне существования особи, окружила всеми чарами, которые были в ее власти, момент этой передачи, этого излучения жизни. Она хотела, чтобы все стремились к этому высшему наслаждению чувств, так как только при этом всеобщем стремлении возможно всеобщее совершенствование и победа совершеннейших, с нею – передача достоинства, а с этой – постепенное совершенствование породы, высшее осуществление закона жизни. Такова религия сатаны.
— Ф. Зелинский "Трагедия веры"

Стоит упомянуть об одном рецедиве в истории христианства, о повторении и развитии мотива, очень напоминающего иудейскую концепцию. Примат всемогущества бога перед идеей непричастности его ко злу еще раз блеснул во время реформации. И выдвинули его главные столпы реформации – Лютер и Кальвин. И тот и другой категорически отрицали, что свободная воля совместима со всемогуществом бога – если что-то существует в мире, то только потому, что бог этого пожелал, и наоборот: ничто не может существовать, если это существование богу не угодно. Он управляет каждой пылинкой во Вселенной и всеми созданиями, и Дьяволом.
Но зачем тогда нужен культ, наставления в вере, "борьба со злом", да и само пришествие Христа? И не следует ли из всего этого, что сам бог ответствен за "зло"? Лютер эти вопросы игнорирует. Раз зло существует, то на это есть воля божья. Но бог желает, чтобы добро боролось со злом.
Лютер различает два аспекта бога – ветхозаветного сурового и неумолимого судью и милосердного, любящего, благого, доступного только через Христа. Причем Лютер постоянно подчеркивает, что это только видимость: есть только один Бог, но ограниченным людишкам он кажется двойственным.
Дьявол – орудие бога, словно секатор в руках садовника. "Выполняя свои решения через посредство Сатаны как орудия его гнева, Господь направляет цели людей так, как Ему угодно, пробуждает их волю и укрепляет решимость", – говорит Кальвин.
Воля Бога может совпасть с желанием Дьявола, но цели у них разные: у бога цель всегда благая, у Дьявола – наоборот. Секатору нравится срезать сухие ветви, так как разрушение – его цель; но он никогда не сможет порезвится там, где садовник не пожелает. И несмотря на то, что садовник своим секатором "делает больно" бедным веточкам, его него благая цель – устроить прекрасный сад. Почему нужно разбивать этот садик таким примитивным образом, если ты всемогущий? Почему бы все сразу не вырастить, как нужно? А это тайна! Мотивы божьих деяний человеку часто недоступны. Его ограниченному пониманию одно кажется злом, другое – благом, но в конечном счете любое зло оборачивается благом, поскольку все, что творит бог, есть благо.
Человек не располагает никакой свободой воли. Он подчинен либо божьей воле, либо сатанинской. Душа, поэтизировал Лютер, подобна лошади: когда на ней едет бог, она бежит туда, куда ее направляет бог, когда же на ней скачет Дьявол, она мчится туда, куда хочется Дьяволу. Оба всадника спорят между собой, кому принадлежит лошадь, но сама лошадь не имеет выбора: она подчиняется тому, кто в седле. Те, кого избирает бог, не могут ему противиться, остальные же никоим образом не могут спастись.
Отсюда остался один шажок для абсолютного фатализма: бог своей волей определил судьбу всякого существа еще предвечно. Одних назначил для вечной жизни, прочих – обрек на вечное проклятие. И даже Христос, умерев, принес искупление не всем, а лишь избранным.
Примечательно, что то, о чем в Европе рискнули заговорить лишь в XVI веке, в исламскую доктрину входило изначально, над чем так любил иронизировать Омар Хайям:

Если я напиваюсь и падаю с ног, –
Это богу служение, а не порок.
Не могу же нарушить я замысел божий,
Если пьяницей быть предназначил мне бог.

Этот дуэт, Лютер и Кальвин, по ряду направлений добрался до логического предела. Правда, часто эти направления плохо согласовывались между собой. И все эти теологические изыски на практике не имели никаких последствий. Они ведь достаточно гибки, чтобы оправдать любую линию поведения. Например, можно задаться вопросом: "За что нужно было сжигать на костре Мигеля Сервета, если сам бог определил ему открыть функцию крови в организме и внушил не разделять взглядов Кальвина?" Ответ: "Но ведь и Кальвину сам бог предопределил требовать казни для Сервета."
Кальвин зашел дальше и был более последователен. Лютеру, видимо, мешали его личные отношения с Дьяволом, который спал с ним, по его собственному выражению, чаще, чем жена.

В заключение: можно даже условно сказать, что первые христиане по некоторым параметрам соответствовали сатанизму. Смотрите сами: они отвергали закостеневший иудаизм с его бессмысленными законами, вырабатывали свою философию, свое мировоззрение, преодолевая современное им общественное мнение... Почему "условно" – надеемся, понятно.

Я не ненавижу Христа, а, скорее, ВОСХИЩАЮСЬ им со своей точки зрения. Разве любой другой смертный (да, смертный, а не сын бога) человек когда-либо занимал умы людей в течение 2000 лет после его смерти? НЕТ! Мы знаем, что Христа можно было бы назвать самым великим сатанистом из всех! Как это так, Вы спрашиваете? Это очевидно: он велел КАЖДОМУ быть подвластным ему, он превознес себя как "Король Королей", заставил большую часть населения поклоняться ему, целовать его задницу, и это его желание осуществляется в течение двух тысячелетий28! Если я бы только мог управлять людьми подобно ему! Действительно, это был бы подвиг магии, любой человек был бы горд работать ради этого! ЛаВей называет его "Король Рабов", но все же я имею большее количество презрения для его последователей, чем для Короля непосредственно. НУЖНО признать, что количество власти, которую Христос имеет над людьми, беспрецедентно, и каждый сатанист должен стремиться к вершине этого подвига!
 — Phil Marfuta aka The Dead Messiah, Son of Ungod (CoS member)

(с) глава из книги "Princeps Omnium" (Olegern, Warrax)